«Понятно, что Абхазия для России такой немножко чемодан без ручки. С одной стороны, важно показывать, за что боролись, что военные действия в 2008 году были не просто так. С другой стороны, конечно, Абхазия гораздо более тяготеет к автономии, чем Южная Осетия и ведёт себя достаточно закрыто. Не очень торопится приветствовать российские инвестиции. Поэтому, с одной стороны, Москва технократически пытается инвентаризировать ситуацию, поинтересоваться, почему Абхазия, по сути, на бюджете России, но при этом максимально закрыта для российского бизнеса, для российских инвестиций: вы можете купить квартиру в Грузии, но не можете купитьнедвижимость серьёзную в Абхазии. С другой стороны, это накладывается на те вечные двигатели противоречий, которые все время существуют в абхазской политике».

«Это и Минэнерго, и «Роснано», и метрополитен, и новые дела по Самарской области. И обычно это бывает в двух случаях: либо если была какая-то отмашка, либо, наоборот, правоохранителям нужно обратить на себя внимание, показать пакет, показать свою заметность перед какой-то важной встречей или необходимость как-то еще о себе заявить. Что касается конкретики, она довольно разная, и всерьез ее оценивать сложно. Потому что у нас односторонняя ситуация, при которой правоохранительная система показывает свою версию событий, а адвокаты обычно скованы тайной следствия и не могут интерпретировать свою версию и давать полноценно свою точку зрения. Что такое взятка автомобилем Toyota? Это то, что теперь до коррупции везде добираются, или это то, что не нашли, к чему больше прицепиться при не самой очевидной и скандальной истории? И то, и другое вполне возможно».

«Я не думаю, что музыканты страдают меньше. Там, где требуются коллективные действия, запретить легче, это происходит, мы видим запреты концертов, срывы и так далее. Просто актерам трудно творить без коллектива, без контекста, без цены, без съемочной площадки, а музыканта, который записал мелодию, труднее контролировать, труднее блокировать, поэтому там, где технически ограничить музыкантов легко, это делается. Но полностью заблокировать музыкальное творчество сложнее, чем заблокировать появление новой продукции актеров».

«Трудно говорить, что выборы стали увлекательным, драматичным событием. Понятно, что самым заметным итогом стали выборы мэра Братска, где у «Единой России» было два кандидата, и действующий многолетний мэр получил чуть больше 20% голосов и проиграл. В остальном была велика сила инерции: большой, связанной с тем, что публичная политика уже почти три года находится на паузе, инерции малой, связанной с тем, что в марте были президентские выборы, и была отработана система мобилизации голосов в пользу власти, поэтому там есть нюансы, есть губернаторские выборы, где губернаторы довольно мало получили в сравнении с средним показателем — Петербург, Вологодская и Курская области, но событие, скорее, техническое, административное, нежели политическое, большой эмоции — прийти и сделать власти больно или наоборот поставить власти «лайк» у избирателей не было, и такого элемента ритуала и организации были в большей степени зарегулированности, нежели выплеска эмоций и общей политизации и роста ожиданий от власти и от политики. С явкой было непросто, потому что в марте были выборы, избиратели подустали, и сами по себе выборы были не очень увлекательными, но там, где было дистанционное и трехдневное голосование, удалось за последние годы отработать модель мягкого принуждения к явке. Бюджетников и тех, кто считает, что «большой брат» следит за избирателями и смотрит, кто как проголосовал и проголосовал ли вообще или нет, и в этом плане явка была выше, чем можно было ожидать при такой инерционной кампании, но не рекордной. Главная потенциальная коллизия в том, что в ходе избирательных кампаний не происходит выплеска пара, всегда пар копится и в человеческих отношениях, и в политике, и в социальных процессах. У социологов нет однозначной модели, что это означает, что социальный пар продолжает копиться и может выплеснуться по самым неожиданным поводам, или что такого феномена пара особенно нет».

«История со сбором биометрии сегодня идет разными путями, так или иначе мы видим, что появляется большое количество гражданских служб — государственных, негосударственных, которые собирают биометрию. Когда заходите в банк, иногда банк вас опознает, или есть возможность оплаты лицом в московском метро, это тоже сбор биометрии, видимо, не связанный с правоохранителями. И до сих пор правоохранительные органы особенно по этому поводу не тревожились, даже в моменты пандемии, когда собирались персональные данные. Поэтому, наверное, в этом в большей степени видится, с одной стороны, лоббистский проект, который позволяет обеспечивать финансирование дополнительной инфраструктуры по сбору биометрии. С другой стороны — присоединение к общей кампании, предполагающей некую презумпцию подозрительности иностранцев, не важно откуда, если из Европы — шпионы, если из Азии — потенциальные экстремисты. Признаков того, чтобы правоохранители по этому поводу особенно беспокоились, пока мы не видим, хотя действительно некое размывание монополии правоохранителей по сбору биометрии и персональных данных граждан происходит».